Андрей Деллос

Несмотря на то, что XXI век – эпоха глобализации, то есть как бы тотального объединения, в реальности мы переживаем эпоху распада связей между странами и народами, возможно, худшего, чем в Средневековье. «Благодаря» политике силы и «вырезанию» культурных связей между странами верх берет дух вражды и взаимной нетерпимости. И самое печальное – воцарился беспрецедентный негатив в отношениях России и западного мира. Сложные взаимоотношения разных культур преследовали меня с детства: мой абсолютно французский отец и до глубины души славянская мать не совпадали практически ни в чем. Однако интуитивно я понимал: противоположности притягиваются и должны дополнять друг друга. Я очень любил во всей их разности и отца, и мать, равно как русских и французов, но кризиса раздвоения личности, к счастью, избежал. Потому что всегда чувствовал себя русским с мечтой о «дружбе народов» – и с годами практическую реализацию этой мечты я назвал бы главным проектом своей жизни. Этот вектор взаимного притяжения всегда питал наши культуры и успешно вуалировал всю катастрофичность их разности. Началом моей «борьбы» за соединение русского мира с французским стала первая встреча с живыми французами, которая произошла в первых классах моей французской школы. Это были мои сверстники, и я уже прилично говорил на языке, но буквально через 10 минут общения почувствовал шок от полного непонимания: прозвучал весь набор стереотипов о России (несчастные, голодные, угрюмые люди в окружении водки, медведей и балалаек). Я был оскорблен в лучших чувствах, особенно обидно было слышать это от хорошеньких француженок. Нужно было доказать им, какие мы на самом деле: счастливые и страшно довольные своей жизнью. Ведь мы были просто детьми, а самые яркие и глубокие чувства, особенно любовь к своей стране, всегда родом из детства. Стех пор прошло почти полвека, но в главном векторе моей жизни ничего не изменилось… В России, в свою очередь, представление о «загранице» всегда было просто сказочным – и с огромным знаком плюс. Причем именно Францию традиционно идеализировали. Конечно, в СССР это была реакция на полный запрет связей и контактов. Наши идеологи железным занавесом так «отрекламировали» Запад, что восторг и трепет перед этим миром практически вошел в геном советского человека. И центром этого мифического рая свободы, красоты и удовольствий был избран Париж, овеянный ореолом неподражаемого шика и шарма. Это было «низкопоклонство перед Западом» – смертельный грех, но это лишь разжигало страсть поклонения. Казалось бы, в наш век прагматизма эти мифы должны вызывать смех, но нет, – с невероятным изумлением я вижу, что для множества русских миф перешел в конкретное убеждение: «Надо ехать». В список глобальных ошибок непонимания между Россией и Западом первым номером я бы внес идею эмиграции под любым лозунгом: счастья, свободы, денег, лучшей судьбы для детей и т. д. И если когда-то я допускал для русского человека возможность стать гражданином мира, то сейчас со всем моим опытом я совершенно это исключаю.

Итак, я последовательно реализовывал свой проект русско-французского единения: в институте стал президентом Французского клуба, где молодые франкофилы постигали язык и образ жизни «инопланетян». Позже, в весьма солидном Обществе «СССР – Франция», это была уже практическая работа: мы еженедельно принимали группы французов и открывали им нашу культуру, которую все страстно любили. Кстати, французы всегда были особенно чувствительны к романтизму русской души и, возможно, поэтому один из самых частых вопросов был: «А где то самое Café Pouchkine» из песни Жильбера Беко?» Оказалось, несуществующее волшебное кафе было для французов главным символом романтической Москвы. Этот образ оказался «судьбоносным» для меня – французская сказка о России сработала потом в моем первом проекте «Кафе Пушкинъ». Вообще, если говорить о тернистом пути к пониманию и любви, то нужно оценить отвагу французов: в те времена поездка в СССР была знаком маргинальности. Гражданским и культурным мужеством обладала в основном интеллигенция, и это был благодатный материал для наших страстных дискуссий. Поверьте, требовалось много энергии, чтобы показать и доказать этим самодовольным французам, что Россия по сути прекрасна…

Потом судьба закинула меня на родину «инопланетян» – я уехал жить и работать во Францию. И хотя дела шли отлично, через несколько лет я почувствовал полную невозможность ассимиляции. Французы приняли меня за своего – и тут, как ни странно, я и увидел без прикрас их образ жизни и решил вернуться (ради интереса я всю жизнь искал русских, счастливо адаптировавшихся вне России, – не нашел)… И вот я вернулся в Москву в 1991 году и оказался в сумасшедшем водовороте событий становления новой страны. Это было совершенное опьянение без границ буквально повсюду: Россия перестала быть вооруженным монстром! И нас начали обожать всем миром и ломиться в Россию – воинственный русский медведь вдруг стал плюшевым, настало время волшебства. Французы были в восторге: наконец-то их любимый образ дикой, разгульной, пленительно опасной России реализовался по самой полной программе. Опять тотальное непонимание: на самом деле это была китчевая жуть и больше всех в ней пострадали именно простодушные французы, мне было их искренне жаль. Пришлось снова стать гидом по новой стране и организовать «спасательные работы». Многие, потеряв кучу денег, в ужасе бежали с поля боя, но те, кто выдержал, включая меня самого, получили право реализовать себя в новой жизни – в этом «плавильном котле» осуществились мои совершенно фантастические желания, в основном в форме ресторанов. И каждый раз это были вещи в русле моей мечты – соединить волшебным образом европейскую культуру с чисто русскими историями из разных эпох. В 90-е я стал настоящим деловым человеком, времени катастрофически не хватало, но я уже не мог жить без наведения мостов между двумя странами. Так я пошел на абсолютную авантюру, инвестировав в никому не известную в то время марку косметики Biologique Recherche, – и в полной разрухе 90-х был создан один из первых профессиональных центров косметологии в России – и сразу в «дворцовом интерьере». Назывался этот весьма дерзкий проект «Посольство Красоты». Возможно, именно эту формулу я и попытался использовать как слоган для моих последующих проектов. Все они создавались как российско-европейское пространство с какой-то историей, где каждый – русский или иностранец – нашел бы волшебную атмосферу единого и неделимого мира культуры. Для меня это своего рода искусство по образу театра или кино, донесенное до публики в самой доступной и «вкусной» форме – гастрономической. Именно поэтому я старался работать не как ресторатор, а как художник, который каждый раз создает свой особый мир для объединения в нем людей. Мне кажется, в большой мере благодаря этому «культурному» содержанию проект «Кафе Пушкинъ» постиг такой успех, в том числе в Париже…

И, конечно, отчаянно обидно видеть в последние годы политику целенаправленного разрушения драгоценных мостов – вплоть до объявления России страной «вне мировых ценностей». В 2015 году по инициативе правительства Франции и Nouvelle Observateur в Москве прошел форум под многозначительным заголовком: «Россия – Европа: общая судьба?». Меня это просто взорвало, и я помчался принимать в нем участие: даже в худшие времена войн и революций подобный вопрос показался бы безумием. Я выступил с идеей о необходимости не сдаваться и самыми разными средствами, в политике, культуре и бизнесе, стремиться к пониманию и согласию.

PS Передо мной всегда – пример отца, который пошел на войну как советский человек, попал в плен, организовал побег из лагеря, затем собрал по лесам целый батальон и, как один из командиров Движения Сопротивления, участвовал в освобождении Лиона и Дижона. Франция его не забыла: он был награжден орденом Почетного легиона. И вот в конце сентября этого года мне вместе с невероятно трогательными поздравлениями пришла из Франции весть о том, что и я удостоен чести быть кавалером этого ордена. Конечно, это мечта каждого сына – встать рядом с отцом. Но кроме гордости, признаюсь, более мощным чувством оказалась чистая детская радость сбывшейся мечты.