Ирина Почитаева

Ирина Почитаева поговорила со скрипачом и дирижером Дмитрием Ситковецким о мировом влиянии русского искусства, воздухе между нот и современной публике.

Ирина Почитаева
Доктор, основатель проекта здорового питания Just For You, руководитель благотворительного фонда «Здоровое наследие», а главное – мама пятерых сыновей.

Дмитрий Ситковецкий
Советско-американский скрипач и дирижер, сын советско-американской пианистки и музыкального педагога Беллы Давидович и советского скрипача Юлиана Ситковецкого. С 1972 года учился в Московской консерватории, а в 1977 году эмигрировал в США. В 1979 году выиграл конкурс скрипачей имени Крейслера в Вене. Много концертировал в Европе, жил в Германии и Великобритании, возглавлял музыкальные фестивали в Финляндии и Швеции, затем в Сиэтле. В настоящий момент проживает в Лондоне. В 1996-2001 годах был главным дирижером национального оркестра Северной Ирландии. Им основан сессионный оркестр «Новые европейские струнные». В 2002-2005 годах – главный приглашенный дирижер Государственного академического симфонического оркестра России имени Светланова. В июне 2014 года на телеканале «Культура» вышли первые четыре выпуска авторской программы Ситковецкого «В гостях с Дмитрием Ситковецким», в которой он знакомит российских телезрителей с выдающимися современными музыкантами.

В одном из интервью вы отметили, что музыкантами не становятся…

Музыкант – это не работа и даже не профессия. Это призвание. Вас словно принимают в некий духовный сан и вы становитесь жрецами этих богов. Я родился в то время, когда в России ничего не было, в 60-е годы, и считаю, что это был рассвет. Даже Сталин сыграл свою роль, потому что в какой-то момент понял, что такой, как Шостакович, может быть полезен для пропаганды и что со своими гениальными музыкантами, исполнителями, балетом, цирком он покорит весь мир. В чудесном фильме Music of the Heart с Мерил Стрип Айзек Стерн говорит ансамблю ребятишек, которые должны выступать в Карнеги-холл: «Не бойтесь, тут есть замечательные тени великих». И все, кого он называет – Чайковский, Рахманинов, Горовиц, – это все русские имена. А Curtis Institute of Music, лучшая школа музыки в Америке, одно время называлась St.Petersburg conservatory in exile, так как там все были русскими. Влияние нашего искусства на Америку и Европу невероятно. Так получилось, что в России при всей политической сложности существует необходимость играть «для души», и это очень важно для артистов. Сколько это стоит, невозможно измерить. Мы знаем о греческой истории только благодаря Гомеру и мифам, которые кто-то записал, и многие вещи о ватиканских папах только потому, что они заказали, например, Сикстинскую капеллу. В истории остается лишь искусство, оно действительно вечно и потому бесценно.

При этом у музыкантов есть возможность быть до конца объективными – они не находятся под влиянием политических отношений, у них нет никаких границ.

У нас есть границы нашего текста, но внутри этого текста и начинается самое интересное. Здесь очень важна интерпретация. Как получается, что одно и то же произведение на одном концерте вас не трогает, а в другом вы не можете от него оторваться? Ноты абсолютно одинаковы. Или когда один оркестр звучит совершенно иначе с разными дирижерами? А когда выдающийся солист выходит на сцену, и все в зале начинают чувствовать, что вот-вот что-то произойдет, хотя он еще не издал ни одного звука? Дело в том, что музыка состоит не только из звуков, она состоит из звуков и воздуха, который между ними. Я бы назвал этот воздух silence – как ни удивительно, но тишина в музыке тоже существует. Великий джазист Майлз Дэвис говорил: «Зачем вы играете мне ноты? Мне интересно то, что между ними». Мы не имеем возможности как джазовые музыканты уходить из текста, «бродить по закоулкам», как говорили в свое время про Горовица – в молодые годы он часто начинал импровизировать. Но интерпретировать мы можем. Поэтому определить в наше время цену объекта искусства получится только относительно. За то, что я сыграю концерт, у меня есть определенный гонорар, но это не значит, что это столько стоит. Ведь я отдаю вам все свое мастерство, весь свой опыт и всю свою жизнь – это никак не измерить.

Скажите, ваш выбор профессии был предопределен вашей знаменитой семьей?

Безусловно. Но это не значит, что успех был гарантирован, даже наоборот. Ведь если мои родители были на Эвересте, то я не могу позволить себе взбираться на холмики. Одна из основных причин, почему я уехал отсюда, заключается в том, что я хотел посмотреть, на что я способен сам по себе.

Мечта любой матери – оказаться в первом ряду консерватории и пускать слезу, когда ее ребенок на сцене. Сейчас среди родителей популярно ставить детям значительные цели, окружая их множеством дисциплин, многие из которых могут не соответствовать психологической зрелости ребенка. Как поймать этот момент, как почувствовать готовность ребенка к музыке?

Важно понять, что абсолютный слух – не самое главное в способностях детей. Хорошо, если он есть, но это необязательно. Гораздо значительнее ощущение ритма. Слух можно развить, но если чувства ритма нет, то о музыке можно забыть. Заставлять и перегружать никогда не следует, лучше подождать. Если удастся найти хорошего педагога, это огромный успех. К сожалению, сейчас в школах нет очень важных предметов – например, хорового пения. Собираясь и исполняя произведение, люди резонируют вместе, и это важнейший способ коммуникации. Сегодня мы настолько разъединены, что почти не бываем вместе по-настоящему

Вы преподаете более взрослым студентам?

Я только даю мастер-классы. Ко мне приходят ученики других преподавателей, а я за отведенное время предлагаю им что-то интересное и полезное. Я сразу вижу, что человеку нужно, в чем его проблема, и поскольку я знаю весь репертуар, то могу посоветовать что-то по интерпретации. Также я вижу структурные проблемы, когда человек, например, неправильно стоит или когда соотношение между скрипкой и плечом находится под неправильным углом, и так далее. Дальше я ставлю задачи в зависимости от способностей студента.

Есть ли звезды среди молодых музыкантов?

Есть колоссальные таланты. Но к таланту всегда нужно прикладывать образование, постоянное самообучение и саморазвитие. Время проходит, ценности меняются. На концерты сейчас реже ходят, потому что посвятить этому весь вечер люди уже не готовы. Поэтому существует система бродвейских мюзиклов, они играют по восемь раз в неделю, чтобы зритель мог найти удобный вариант. Когда «Современник» был на Бродвее, я зашел к Марине Нееловой – она была еле живая после трех часов спектакля, у нее было два «Вишневых сада» подряд, а следом шел еще один. Публика ведь новая и каждый раз это должно быть что-то особенное. В этой системе не каждый сможет выжить. Появляется ощущение, что ты идешь как на работу, а это опасная шутка, потому что рутина убивает.

Из ближайших планов у вас сейчас выход книги?

Да, и это интересная веха. Она будет называться «Диалоги» и в первой ее части мне задают вопросы, а во второй я сам спрашиваю своих друзей, коллег-музыкантов. Книга выйдет приблизительно в феврале.