Ирина Почитаева

Ирина Почитаева поговорила с хореографом, заслуженным артистом России Азарием Плисецким и узнала, почему балет – это диагноз, что сейчас происходит с традиционными русскими постановками и как дети приходят в профессию.

Вы преподавали в разных странах и, наверное, можете сказать, что яркие звезды есть везде, но мне кажется, феномен русской балетной школы все же существует.
Сейчас границы размыты, русский балет уже не замкнут на одной территории. Это раньше мы были очень косными. Поэтому и стало труднее говорить о типично нашем, русском балете. Как раз сегодня после класса прошел на сцену посмотреть, что там происходит. Репетировали «Вечер современной хореографии», я смотрел на танцующих ребят и думал, могли ли мы мечтать о таком широком репертуаре раньше? Мы были очень замкнуты – в традиционном русском репертуаре только «Лебединое» и «Спящая красавица». И вот сейчас у них Ханс ван Манен (нидерландский хореограф, автор более 120 балетов. – Прим. ред.), Баланчин, хореограф грузинского происхождения, положивший начало современному неоклассическому искусству балета. Ребята легко воспринимают всякие новшества, поэтому русский балет обладает возможностью знакомиться с любым репертуаром, и публика тоже. Через это обогащается словарь танцовщиков, если можно так сказать. Они владеют и современной школой, и классикой, и зарубежными методами. И это всегда взаимное межкультурное обогащение опытом.

Все равно есть ощущение необыкновенно высокого класса русского балета.
Да, это ощущение сложилось на солидном опыте и традициях. Но, к счастью, этот уровень не статичен, русский балет развивается. Люди не просто выучивают что-то, а переосмысливают, перекладывают на свой лад, разрабатывают новые подходы. Чем богаче опыт, тем лучше результат интерпретации, – в этом несомненный плюс русской балетной школы. Это работает в любом деле, не только на сцене.

Я училась и жила на Фрунзенской, и мы в окна наблюдали балетное училище театра. И ненавидели балетных девочек, потому что все наши мальчики за ними ухлестывали: осанка, походка, ореол необычности...
(Смеется.) Да, балерину всегда можно узнать издалека.

Я понимаю, какой это труд, общаясь с родителями, которые выбрали для своих детей балет.
Действительно, этому нужно посвятить всего себя без остатка. Я часто повторяю шутку, что балет – это не профессия, это диагноз. При этом поток желающих становится все больше и больше, даже мальчишек. Хотя все равно чувствуется их недостаток, девочки-то все мечтают танцевать, мальчикам это труднее. Но дети идут, несмотря на трудности, на жестокий режим, на длительный период обучения – почти десять лет и очень короткий век на сцене. Ведь если трезво смотреть, инвестиция всех этих усилий и средств дает очень мало отдачи. Процент успешности из-за конкуренции низок, а риск травм – высок. Это и мениски, и спина, и разрывы, балет для многих – как по минному полю пройти.

А Вы сейчас в основном в Москве преподаете?
В Лозанне, в труппе Мориса Бежара (один из крупнейших хореографов ХХ века французского происхождения. – Прим. ред.). Много лет уже там, но поскольку сейчас я снизил свою нагрузку, есть возможность принимать приглашения. Вот сейчас в пятый раз попросили приехать в Большой. Меня это очень вдохновляет, пока есть силы, я с удовольствием буду приезжать.

Я слышала, что тенденция классических постановок идет на спад. Их правда хотят убирать из репертуара?
Это не так. Классические балеты, сохраняющие традиции школы, всегда будут нужны – как эталон высшего профессионализма. Были балеты, которые в свое время имели успех у публики, но как бы проходящие, не внесшие нового слова в хореографию, такие из репертуара, конечно, уходят. Буквально недавно были на дневном спектакле «Иван Грозный». Я помню, как он создавался, помню его прежний успех... И я смотрел постановку и совершенно точно думал, что это апофеоз прежних балетов – экспрессивных, советских. Вот они, мне кажется, отжили свой век. Это все успешно и хорошо смотрится, зрители продолжают аплодировать. Но такой балет не сказал и не скажет нового слова в хореографии, это уже очень косное направление. То, что не имеет пути развития, становится вчерашним днем.

А с преподавательской точки зрения все остается канонично?
Не скажите, мы тоже привносим все новые и новые элементы, способы, ритмы. И, конечно, стараемся не стоять на месте, ведь любая сфера требует постоянного обогащения репертуара. Накапливается эмпирический опыт, мы его активно используем, по-другому никак. Мне повезло, что я начал преподавать, когда еще сам танцевал и испытывал на себе разные способы, методы передачи движения.

Как вы считаете, что больше всего формирует ребенка, который, например, мечтает попасть в балет. Среда?
Чаще всего выбор формирует семья – ребенок повторяет за своими старшими. Но бывает и так, что совсем ничего не располагало к балету, а человек идет в эту профессию, значит, что-то подспудно запало ему в душу, что-то его влекло. У Рудольфа Нуриева не было никаких семейных предпосылок, но его тянуло к красоте. Помимо балета он увлекался музыкой, живописью. Бывает же, что таланты рождаются в совсем, казалось бы, не связанной с искусством среде. Если копнуть глубже, обязательно обнаружится какая-то связь.

В связи с вами, конечно, всегда много говорят и о вашей сестре. Такая интересная деталь: недавно я была на выставке cоветского костюма Александра Васильева, и у него в коллекции был ее костюм.
Александр Васильев всегда был большим поклонником Майи, ещt при жизни она одаривала его своими нарядами и я рад, что сумел пополнить его коллекцию предметами, принадлежавшими Плисецкой. Деятельность сестры с братом сильно сказалась на мне, ведь они уже были в профессии, как и, впрочем, тетя с дядей. Так получилось, что семья действительно очень артистическая, и это повлияло на наше развитие, как, думаю, это происходит у всех детей. Тебя волей-неволей через подкорку создает именно то, что тебя окружает.

Азарий Плисецкий
В 1956 году окончил Московское хореографическое училище, в 1969-м – театроведческий факультет ГИТИСа. В 1957-1962 годах работал в Большом театре. В 1963-1973 годах был солистом Национального балета Кубы и поставил «Первый фортепианный концерт» Прокофьева, «Песнь жизни» на музыку заключительной части 5-й симфонии Малера. Сотрудничал с Роланом Пети и Мадридским королевским балетом, ставил в Японии «Дон Кихота», «Ромео и Джульетту» и «Даму с камелиями», работал в Американской балетной школе Баланчина, в том числе с Михаилом Барышниковым в его Центре искусств в Нью-Йорке. С 1992 года живет в Швейцарии, работает с труппой Мориса Бежара и преподает в разных странах мира.