Один мой друг во Франции купил по случаю бронзовую голову – и вдруг понял, что, по всем признакам, это великий Бенвенуто Челлини. Он мчится во Флоренцию и уговаривает экспертов Барджелло и Уффицци признать этот очевидный факт. Те, потянув время, откровенно говорят: «Да, признаем, но! Передашь нам в музей за символическую плату, признаем как Челлини, а не передашь – доказывай сам». Денег у музеев нет, вот и отправляются шедевры в частные коллекции, и никто никогда их не увидит. Где сокровища Версаля? Пропали или распроданы частным лицам, причем большая часть не Лувре, например, а в Лондоне, в частном собрании Уоллеса, куда редко кто заглядывает. Фонтенбло признан памятником эпохи Франциска I – отлично, я за него спокоен, это блистательный музей. Но десятки замков, дворцов и дворечиков той же эпохи – никому не известно, что там происходит… Думаю, сейчас можно и нужно путешествовать с целью «охоты за исчезающими сокровищами» – они есть везде, стоит поискать. Вообще, борьба историков и общественности в каждой стране за признание архитектурной и природной среды памятниками встречает все более резкий отпор государства и финансово-строительной олигархии: ведь конвертация охраняемой законом территории памятника в новостроечные проекты – это живые миллиарды. В Париже я давно живу в печальном сериале таких исчезновений – быстрых или медленных, но всегда трагичных. Как-то давно мы с друзьями зашли на пляс Пигаль – уже давно не место увеселений знаменитых парижских кабаре, а бедняцкий квартал эмигрантов. И вдруг в полутьме огромного старинного помещения, заваленными горами дешевой обуви, я увидел проблеск прошлого, как в кино. Это был зал старинного театра – просто шедевр: вокруг поблескивали ложи, все в золоченой резьбе, со следами бархатной обивки, атмосфера былого шика и блеска робко пробивалась в партер, развороченный безжалостной рукой для этого развала. Но если уж мы заговорили о невосполнимых потерях, то не могу обойти чисто французский феномен, без которого Париж просто немыслим; я говорю о парижских антикварах. С давних времен недалеко от Лувра, в прекрасном дворце располагался уникальный культурный центр под названием Антиквары Лувра. Там царила необычайная атмосфера. В галерее центра была представлена и всякая всячина всех эпох и народов, но были и утонченные драгоценные коллекции. Здесь проводили серьезные исследования и научные дискуссии, но было здесь и дружеское общение, открытое для всех. Я там практически жил. Почти все антиквары Лувра пришли с Блошиного рынка и стали как бы частью великого музея в силу своих великих знаний – они сделали свой антиквариат достойным уровня королей. Это был шедевральный мир и в смысле вещей, и в смысле людей, с чисто французским блеском и шармом, и, конечно, все звезды своего времени обожали там бывать. И вот лет семь назад пришла повестка о выселении – во дворце планируют сделать офисы. Дальше было страшно: выселение шло все эти годы, по коридорам бродили, как фантомы, бывшие владельцы, но они держали марку до последнего – прекрасно одетые, веселые и гостеприимные, они продолжали говорить о прекрасном. Это был выстрел в самое сердце Парижа. Но дальше – больше: четыре года назад уведомление о выселении получил ставший всемирной легендой Marché aux Puces – Блошиный рынок. Слава богу, там тип договора и другие обстоятельства позволили организовать настоящее движение Сопротивления. Антиквары – люди творческие, романтики, живущие ради воплощения идей прекрасного в этом мире, и богачей, за редким исключением, среди них нет. Но они показали, что французы умеют отстаивать свои права – наняли хороших адвокатов, и пока дело не решено.